интервью с Александром Миттой
Сегодня режиссер Митта ведет режиссуру и драматургию в киношколе при Гамбургском университете. Собирается делать то же в столице нашей бывшей родины, при новом Музее современного искусства, где правительство Москвы открывает Центр визуальных искусств. Это стабильная часть работы. Не стабильная: пишет сценарии, готовит проекты, они никак не могут реализоваться, он пишет следующие сценарии, переиздает книжку «Кино между адом и раем» (первое издание быстро разошлось) и пишет следующую, про «саспенс» в кино. Это что, актуально для русского кино? — Да, российские картины обладают художественными достоинствами, а вот схватить зрителя за горло — как-то не в нашей традиции. Это беда, от которой зависит, будем мы жить или не будем. Нельзя же жить на подачки все время. У государства денег нет, доброхотов становится все меньше и меньше. Кино должно само себя кормить. ...На «Жемчужине» он провел мастер-класс о работе с актером, рассказал очень много полезного — не только для актеров. Народу было, увы, раз-два и обчелся. Потребность или необходимость? — Я просто люблю это дело — учить. Когда-то занимался им в свободное от работы время. А потом вдруг это стало для меня заработком. В Германии оказалось, что я совсем неплохой педагог, потому что шесть лет выдерживаю конкуренцию американцев. Преподавание в Европе — это совсем не то, что преподавание в России. В России это расслабленная болтовня по поводу личного опыта... Ростропович сказал: чтобы стать богом виолончели, он шесть лет был ее рабом. Рабом своего ремесла в России никто не хочет стать ни на одну минуту. Люди приходят учиться, ничего не зная, не понимая, и тут же хотят самовыражаться. Естественно, они тащат в этот процесс штампы, всевозможные клише, поверхностный взгляд... В России я потратил год жизни на то, чтобы за этот год преподать свой спрессованный двухгодичный курс (немецкий). Работал с ребятами каждый день буквально с утра до вечера, мы снимали, имели успех, нас показывали по всем программам ТВ, ребята заслужили уважение. А рабочих предложений нету. И не очень крепкие навыки без практики разлетаются... В Германии — другое дело: там человек еще только кончает учиться, а к нему уже присматриваются компании. И, глядишь, через год-полтора ребята уже профессионалы, тянут по картине, по две. Мне хочется, чтобы и у нас такие же были. Но в России, похоже, это не будет никогда. По крайней мере на протяжении этого поколения: кино умирает, индустрия разваливается, рынок растащен пиратами, правового пространства никакого нет. Никто не может вкладывать деньги в картину, потому что это значит — работать, чтобы кормить пиратов. И телевидение — наглое, сытое, жирное, которое привыкло иметь чрезвычайно высокую норму прибыли, не соответствующую мировым стандартам. И ничего не хочет вкладывать. Оно покупает за копейки сериалы и гонит их с утра до ночи. А снимать что-то российское — дороже и рискованней. ...Митта страшно уважает самураев и их моральный кодекс «Бусидо» (Путь воина). Самурай, говорит Митта, на перекрестке дорог выбирает ту, которая ведет к смерти. Это не значит, что он, как баран, идет навстречу гибели. Он идет, чтобы победить. Хочется жить! — Такое понятие, как «авторское» или «элитарное кино», оно не придуманное? — Скажите, «Полет над гнездом кукушки» — это элитарное кино или нет? Я люблю Олтмена. Он элитарный или нет? Я люблю классические картины Копполы. «Крестный отец» — массовое кино? Нет, хотя и снято в жанре семейной саги, в жанре триллера. По существу — это один из глубоких и беспощадных анализов неоамериканских семейных ценностей, когда о них говорят в форме гангстерского фильма. Никакая элитарная картина не может быть более глубокой. Как и «Полет над гнездом», как и «MASH» — для меня это высочайший уровень ироничного элитарного кино. А вообще-то разговоры об элитарном кино — это самозащита таких худосочных ребят, у которых талант маленький... знаете, у меня приятель был, режиссер Володя Басов. А у него сын был ху-уденький мальчик, ничего не ел, ковырял в тарелке. Володя говорит: «Ешь! А то помрешь! Смотри: ручки тоненькие, ножки тоненькие». Тот заплакал. «Чего ты плачешь?» А мальчик: «Да-а, ножки тоненькие, а жить-то хочется!» Вот и эти ребята «авторские» — им жить хочется. Нормально! Не вижу в этом преступления, тем более что у них и амбиции небольшие. Снимают картины, их смотрят — самодостаточный такой мир, никого не обижает... Другое дело, что там трется огромное количество спекулянтов. Ну а в массовом кино еще больше спекулянтов. Те, которые усвоили шаблоны и гонят себе фильмы насилия. Так что... все это часть мира, часть многоцветной картины кино. Крылья профессии — Что педагог Митта стремится прежде всего вложить в ученика? — Чтобы установки и принципы, которые я преподаю, не закабаляли человека. Если я вижу, что он поддается этому слишком активно, то я сразу забираю назад свои добрые советы, потому что главное, чтобы человек приобрел крылья. Что дает профессия? Когда-то Нильс Бор хорошо сказал про физиков: профессия — это умение избежать общеупотребительных ошибок. Она крылья дает человеку. — Поскольку вы мужчина, не побоюсь задать вопрос о возрасте. — Возраста не чувствую. Без всякого кокетства могу это сказать. Возраст — это понятие в значительной степени субъективное. Я человек проектного мышления, все время думаю про будущее... — А лет вам... — Какая разница? (Смутился.) Значительно моложе, чем в паспорте. Мой любимый режиссер — Олтмен. Ему под 80. Он шесть или семь лет не снимал, а потом шарахнул три картины подряд. В общем, мне надо три картины снять, тогда я от него не отстану.  |  |
 Copyright (c) Petit Copyright 1999 Associated Press |
Комментариев нет:
Отправить комментарий